– Где бы он ни был, – сказал репортер, – голову даю на отсечение, что он за границей. Хоть он и ухитряется скрываться от властей, он все же колумбиец, и его тут слишком хорошо знают, поэтому, если бы он объявился, об этом бы скоро пошли разговоры. Так что готов поклясться – его здесь нет.

Подобный вывод имел смысл.

Подозрения Партриджа падали на Никарагуа – сандинисты славились двурушничеством, кроме того, они находились в антагонизме с Соединенными Штатами. Не приложили ли они руку к похищению, чтобы извлечь потом свою выгоду, пусть и с риском разоблачения? Конечно, логики здесь нет, но с другой стороны, ее нет и во всем остальном. Однако несколько звонков в Манагуа доказали обратное – Улисеса Родригеса в Никарагуа нет и не было.

Дальше следовало Перу. Один звонок заставил Партриджа призадуматься.

Он разговаривал с другим своим старым знакомым, Мануэлем Леоном Семинарио, владельцем и редактором еженедельного журнала “Эсцена”, выходившего в Лиме.

Когда Партридж представился, Семинарио сразу взял трубку. Он поздоровался на безупречном английском, и Партридж живо себе его представил – изящный, холеный, модно, с иголочки одетый.

– А, мой дорогой Гарри. Как я рад тебя слышать! Где ты? Надеюсь, в Лиме.

Узнав, что Партридж звонит из Нью-Йорка, Семинарио огорчился.

– А я-то думал, мы пообедаем завтра в “Пиццерии”. Уверяю тебя, кормят там, как всегда, замечательно. Почему бы тебе не сесть в самолет и не прилететь?

– Мануэль, я бы с удовольствием. Но по уши занят очень важной работой. – Партридж объяснил, какова его роль в группе поиска похитителей семьи Слоуна.

– Господи! Как это я сразу не догадался! Это ужасно. Мы внимательно следим за ходом событий и в следующем номере посвящаем этому целую страницу. Нет ли у тебя для нас чего-нибудь нового по этой части?

– Кое-что есть, – сказал Партридж, – поэтому и звоню. Но пока мы держим это в тайне, и мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался между нами.

– Хорошо… – Ответ был уклончивым. – Если мы этой информацией сами не располагаем.

– Мы же доверяем друг другу, Мануэль. Твое условие принимается. Значит, договорились?

– Раз так, договорились.

– У нас есть основания считать, что здесь замешан Улисес Родригес.

Последовало молчание, затем владелец журнала тихо произнес:

– Ты назвал скверное имя, Гарри. Здесь его произносят с отвращением и страхом.

– Почему со страхом?

– Считается, что этот человек руководит похищениями, он тайком проникает в Перу из Колумбии и обратно, работая на кого-то здесь. Так действуют наши преступно-революционные элементы. Как тебе известно, сейчас в Перу похищение людей стало чуть ли не средством к существованию. Процветающие бизнесмены и их семьи – самая популярная мишень. Многие из нас нанимают телохранителей и ездят в бронированных машинах, надеясь, что это поможет.

– Я знал об этом, – сказал Партридж, – но как-то упустил из виду.

Семинарио громко вздохнул.

– Не ты один, мой друг. Внимание западной прессы к Перу, мягко говоря, не слишком велико. А что касается вашего телевидения, так оно нас просто игнорирует, как будто мы вовсе не существуем.

Партридж понимал, что в этих словах есть доля истины. Он и сам не знал, почему американцы интересовались Перу меньше, чем другими странами. Вслух он произнес:

– Ты не слышал разговоров о том, что Родригес в Перу на кого-то работает или работал некоторое время тому назад?

– Вообще-то.., нет.

– Ты сомневаешься или мне показалось?

– К Родригесу это не относится. Я ничего не слышал, Гарри. Иначе я бы тебе сказал.

– Тогда в чем дело?

– В течение нескольких недель на уголовно-революционном фронте, как я его называю, какое-то странное затишье. Почти ничего не происходит. Ничего существенного.

– Ну и что?

– Я наблюдал такие симптомы и раньше. На мой взгляд, они характерны только для Перу. Затишье часто означает, что готовится какая-то крупная операция. Обычно это что-нибудь отвратительное и неожиданное. – Внезапно Семинарио заговорил быстро и деловито. – Дорогой Гарри, рад был тебя слышать, молодец, что позвонил. Но “Эсцена” по мановению волшебной палочки не выйдет, а потому мне пора идти. Приезжай навестить меня в Лиме и помни: приглашение на обед в “Пиццерию” остается в силе.

Весь день у Партриджа из головы не выходила фраза: “Затишье часто означает, что готовится какая-то крупная операция”.

Глава 6

По воле обстоятельств в тот же день, когда Гарри Партридж разговаривал с владельцем и редактором журнала “Эсцена”, перуанские проблемы обсуждались на закрытом заседании правления “Глобаник индастриз инк.”, владевшей телекомпанией Си-би-эй. Подобные встречи созывались два раза в год, продолжались по три дня и представляли собой “мастерскую по выработке политики”, которой руководил председатель правления и директор концерна Теодор Эллиот. Присутствовали только директора девяти дочерних компаний концерна – все это были крупные фирмы с собственными филиалами.

Во время таких встреч происходил конфиденциальный обмен информацией и раскрывались секретные планы – иногда от них зависела судьба конкурентов, вкладчиков и рынков всего мира. На этих переговорах на бумагу никогда не заносилась повестка дня и не велись протоколы. Перед началом заседаний при помощи специальной электронной аппаратуры проверяли, нет ли в конференц-зале подслушивающих устройств.

За дверями зала – в сам зал они никогда не приглашались – постоянно работала группа помощников, человек пять-шесть от каждой дочерней компании, обеспечивавших своего шефа необходимыми данными и консультациями.

Место проведения встреч почти всегда было одно и то же. На сей раз, как обычно, это был клуб “Фордли Кэй”, недалеко от Нассау на Багамских островах.

"Фордли Кэй”, один из самых фешенебельных частных клубов в мире, где к вашим услугам были и яхты, и поле для гольфа, и теннисные корты, и белые песчаные пляжи, предоставлял свои дорогостоящие удобства группам особо важных лиц. Многочисленные собрания были здесь verboten <запрещены (нем.).>, коммерсанты в “Фордли Кэй” не допускались.

Стать постоянным членом этого клуба было делом нелегким – многие претенденты, занесенные в список, подолгу дожидались своей очереди, некоторые – напрасно. Теодор Эллиот недавно вступил в клуб, на что ему потребовалось два года.

Встречая участников, прибывших накануне, Эллиот чувствовал себя здесь хозяином; особенно любезен он был с женами директоров “Глобаник”, которые будут появляться только на приемах, а также во время перерывов – для партии в теннис, гольф или морской прогулки. Сегодня первое утреннее заседание проходило в небольшой, уютной библиотеке с глубокими креслами, обтянутыми бежевой кожей, и с узорчатым ковром во весь пол. Между книжными шкафами стояли горки с мягкой подсветкой, где были выставлены серебряные спортивные трофеи. Над камином, в котором редко разводили огонь, висел портрет основателя клуба, смотревшего с лучезарной улыбкой на маленькую компанию избранных.

Эллиот был одет в белые брюки и светло-голубую тенниску с эмблемой клуба, являвшей собой щит, поделенный на четыре части, в каждой из которых над морской волной красовались: пышная пальма, перекрещенные теннисные ракетки, клюшки для гольфа и яхта. Тео Эллиот был классическим красавцем в любом наряде – высокий, стройный, широкоплечий, с волевым подбородком и густой шевелюрой совершенно седых волос. Седина служила напоминанием; через пару лет шеф-председатель достигнет пенсионного возраста, и почти наверняка его сменит один из присутствующих.

Учитывая, что некоторые директора компаний были уже в летах и не могли претендовать на этот пост, реальных кандидатур было три. Одна из них – Марго Ллойд-Мэйсон.

Марго помнила об этом, когда в начале заседания делала доклад о положении дел на Си-би-эй.

В своем четком выступлении она отметила, что с того времени, как теле– и радиостанция Си-би-эй со всеми ее отделениями подпала под контроль “Глобаник индастриз”, был введен строгий финансовый режим, урезан бюджет и сокращен штат сотрудников. В результате в третьем квартале прибыли возросли на двадцать два процента по сравнению с предыдущим, “доглобаниковским” годом.